Минск — город живой

Я живу в центре города-героя. И как у любого героя, в моём городе есть свои Великие Светлые Тайны и Маленькие Тёмные Секреты. И естественно, мой город живой и очень разный.

Туристы видят его исторический центр, бесчисленные новостройки модерновых гостиниц, отреставрированные церкви, костёлы и выкрашенные в модный цвет дореволюционные кварталы. Для них — это город-матрёшка…

Жители спальных районов всю жизнь проживают в маршрутах от безликих многоэтажек к заводам, фабрикам, офисам и обратно через гастроном. Только по праздникам они видят мой город: наряженный, как Барби, размалёванный на манер китча, искусственный, со своими лубочными ярмарками и военными парадами.

В такие дни город напоминает циркового медведя на самокате, в купальнике от гимнастки — шерсть упорно пробивается сквозь цирковой костюм. Для этих людей — это город-мираж…

Бизнесмены видят мой город иначе. Для них — это бесконечный калейдоскоп американских горок, высоток бизнес-центров, карусель глянцевых кафе а ля «Гастрит-Драйв» и ночных клубов. Город марафонов из деловых обедов, саун, брифингов, исполкомов… Для них — это город-сделка…

А ещё есть политики — для них — это город-пирог. Местами уже надкусанный, но всё ещё сохраняющий похмельную свежесть для нового рта… Пирог с ромом…

Но настоящее лицо моего города, его сердце, обнажается только ночью. Когда людская суета забывается своим тревожным сном, а проспекты и улицы наконец-то свободно вздыхают от ног и шин.

Часа в три ночи мой город становится самим собой. Я иду к его нерву, становому хребту — на набережную реки Свислочь.

В древних летописях, в «Слове о полку Игореве» описаны события, которые происходили именно здесь. Тысячул лет назад. Немига в ту ночь была залита братской кровью междоусобиц. Город назывался не Минском, а Менском. Перекрёсток торговых путей с Запада на Восток и с Юга на Север. Перекрёсток встреч, судеб, обменов и разборок. Странно жить на перекрёстке семи дорог…

И сейчас еще, проходя по набережной вдоль проспекта Победителей к перекрёстку с Немигой, можно услышать странные звуки в ночной тишине. На месте древнего городища в полнолуние мечутся призрачные тени минувших лет…

Проходя вдоль Свислочи дальше, я выхожу к «Троицкому предместью». Именно таким был весь Минск всего сто лет назад. Маленькие, европейского типа домики с черепичной крышей. Цветочки на фасадах, балкончиках, подоконниках. Чудеса современной реставрации…

Хотя каждый минчанин знает, что после войны город был превращён в щебень. Только несколько домов уцелело. Почему было весь центр не отстроить в таком стиле? Ведь живые дома — живой город…

Вот прямо за «Тройкой» виден «Театр оперы и балета». Ночью он действительно похож на театр. Роскошная площадь, гранит засохших фонтанов, безмолвные вековые дубы, застывшие статуи балерин и свет фонарей — здравствуй XIX век!

Ещё чуть-чуть и вы услышите серебряные переливы «Щелкунчика» и господин в чёрном цилиндре приветливо приподнимет свой головной убор…

Но мне пора возвращаться. Скоро рассвет. Стремительно редеет ночная тьма. Туман начинает окутывать маковки собора «Святого Духа». Души прихожанок, в виде сотен спящих голубок, похожи на странные ночные цветы… Кто-то из монахов уже начинает свою молитву — виден робкий свет из бойницы кельи.

Прохожу мимо. Выхожу на Раковскую. И здесь опять царство XIX века! Раковская — самая вкусная улица Минска. Хлебзавод работает даже ночью и предательский запах нежных булочек уже схватил меня за нос.

Ещё поворот и я уже спускаюсь по Мельникайте — улице названной в честь трагически погибшей партизанки. Прохожу амфитеатр исполкома. В предрассветных сумерках мерещатся тени гладиаторов. Не удивлюсь, если однажды встречу римского легионера в доспехах на этом месте…

Вот уже метров через 100 и мой дом. Но это не простые сто метров. Во время войны именно здесь, на перекрёстке нынешних улиц Заславской и Мельникайте, было расстреляно 5000 евреев: детей, стариков, женщин. Это место называли «Ямой». Удивительны параллели: в буддийском пантеоне Яма — божество смерти…

Вот уже видна её беззубая пасть… Мемориал вылитых в бронзе людей в безмолвной скорби опускающихся в её чрево. Зловещая трапеза бездны… Это место даже бродячие собаки и кошки стараются обойти. Иду тихо. Туман усиливает ощущение звенящей тишины.

Осталось пройти через двор и я окунусь в объятия подъезда родного дома. Фонарь, как обычно моргнул — я в ответ также вежливо с ним поздоровался. С фонарями у меня давняя дружба… Но это уже совсем другая история…