Для читателей моего блога будет интересно интервью с одним из лучших представителей российской школы кросс-культурных коммуникаций Владимира Николаевича Шевченко — советника Президента РФ, Чрезвычайного и Полномочного посла РФ.
«Он готовил визиты главы государства, устанавливал распорядок официальных приемов, обеспечивал встречи и проводы иностранных гостей… Советнику президента России Владимиру Шевченко сегодня исполнилось 70 лет (интервью от 09 февраля 2009 г.)
В библиотеке конгресса США, размеры и компьютерное оснащение которой впечатляют своим размахом, он попросил однажды дать ему справку о книгах, написанных шефами протокола глав государств, королей или премьер-министров. Минут через двадцать пришел ответ: таких книг в библиотечном хранилище не обнаружено.
В кругу людей, долгие годы наблюдавших вблизи рабочую повседневность президентов, премьеров, королевских особ, сочинять мемуары не принято. Законодательных или иных официальных запретов на сей счет нигде в мире не существует. Просто не принято — и все. Такова этическая регламентация, таков неписаный протокол, нарушить который считается столь же неприличным, как на прием к королеве Великобритании явиться не в смокинге, а в пиджачной паре.
Когда бывший руководитель службы протокола президента СССР, бывший шеф протокола первого
президента России Владимир Шевченко издал книгу «Повседневная жизнь Кремля при президентах», ее в считаные дни смели с прилавков. Автор рассказывал об атрибутах президентской власти, о том, что такое «ядерный чемоданчик», о подготовке визитов, об одежде для официальных приемов, о спецсвязи и гараже особого назначения, о подарках главам иностранных делегаций, о том, как лидеры государств говорят по телефону, о процедуре вручения верительных грамот, о встречах «без галстуков»… Но любители пряных «подробностей» были жестоко разочарованы: ни словом, ни намеком повествователь не вышел за рамки внутреннего, им же самим для себя установленного протокола.
— Мы будем беседовать по протоколу или без?
— В каком смысле?
— В том смысле, что, наверное, есть вопросы, задавать которые человеку вашей профессии заведомо бесполезно, ответ все равно будет протокольным.
— Можно задавать любые вопросы. Главное — получить ответ.
— Вот я о том и говорю.
— Нет, можно спрашивать обо всем. Лишь бы вопрос был задан профессионально. Наша беда заключается, знаете, в чем? У нас очень много непрофессионализма.
— В журналистской работе?
— Не только в журналистской, но и в ней тоже. Тебе кто-то что-то сказал, ты получил информацию, но ее ведь надо перепроверить.
— Полтора года назад появились сообщения, что семью Ельцина выселяют из Барвихи. Оказалось — неправда.
— Это как раз тот самый случай, когда пресса тиражирует слухи. Никто Наину Иосифовну с госдачи не выселяет. На личной даче идет реконструкция, такая, знаете, вялотекущая. Она продлится еще год-полтора, а когда закончится, Наина Иосифовна, скорее всего, сама покинет госдачу. Достаточно было позвонить мне, и я бы внес ясность. Но никто не удосужился. Хотя чего проще: тебя что-что интересует — приди, спроси. Я открыт для общения с прессой. Что знаю — расскажу.
— Знаете вы много, но едва ли расскажете все. Вообще какую степень откровенности вправе позволить себе человек, стоявший очень близко к первым лицам государства?
— Близость к первому лицу накладывает на тебя большую ответственность. Потому что каждый глава государства имеет свои человеческие слабости, недостатки. Но вовсе не обязательно на них акцентировать внимание широкой публики. Я читал мемуары многих людей, стоявших близко к Ельцину… Не хочу комментировать. Единственное, что временами хочется сделать, это сесть и выдать антимемуары. Под названием: «Мужики, не врите! Все было совсем по-другому». Иногда читаешь чьи-то воспоминания и хочется спросить автора: «А что ты сделал для того, чтобы предотвратить тот неприятный эпизод, о котором рассказываешь?»
— Дирижерский дебют Ельцина в Берлине можно было предотвратить?
— Во всяком случае можно было Бориса Николаевича на музицирование не провоцировать. Ведь когда он дирижировал оркестром, наши министры и другие члены российской делегации подобострастно аплодировали. Потом эти же люди в кулуарах осуждали президента за его поведение.
— А сами чиновники из окружения Ельцина часто нарушали протокол?
— Бывало. Например, с главой государства не принято здороваться через стол. Следует стол обойти и только затем поздороваться. Я был вынужден потом кое-кому делать замечания. Или, к примеру, предупреждаешь: «На официальный прием — только в темном костюме». Приходит. «Господи, что ты надел?!» — «Но это же темный костюм». — «Да никакой он не темный! Ты, что, не видишь, что он серый?» Появление на приеме в неподобающем одеянии всегда режет глаз. Вошел, заметил, что одет не так, как все, лети в гостиницу, может, еще успеешь переодеться. Но если нет подходящего запасного костюма — все, до свидания. Считай, что на приеме тебя не было.
— Не пустят?
— Пустят. Но будут смотреть на тебя так, что ты сам поймешь: твой вид вызывает недоумение.
— У каждого президента своя манера одеваться. Как быть, если эта манера плохо согласуется с протоколом?
— В таких случаях я всегда деликатно давал совет. Объяснял, что принято, а что непринято. Но на Михаила Сергеевича, например, мы смокинг так и не надели — не удалось. Представьте, королевский прием. Первое условие — смокинг. Впервые наши чиновники появились в смокингах на королевском приеме в 1994 году. А вот король Испании смокинг не признает — только фрак. А мы фрак не признаем. Что делать? Встречаемся с сотрудниками королевского протокола, начинаем просить, уговаривать. Нам говорят: «Хорошо, король тоже будет не во фраке». Тут нужно идти друг другу навстречу, проявлять понимание.
— Ельцин фрак надевал?
— Никогда. Но у него был смокинг. А первым из российских лидеров надел фрак Владимир Владимирович.
— Со сменой президентов что-нибудь менялось в протоколе?
— Принципиальных изменений не было. Президентский протокол у нас уже устоялся. А возник он при Горбачеве. До 1990 года, пока Михаил Сергеевич не стал президентом СССР, наши зарубежные коллеги часто задавали вопрос: «Скажите, кто у вас главный в стране — Генеральный секретарь или Председатель Верховного Совета?» Всю протокольную работу в те времена проводили через МИД (там и сейчас обеспечивается государственный протокол). Но у нас не было протокола Генерального секретаря. И когда Горбачева избрали президентом, встал вопрос о создании протокольной службы при главе государства. Мне было предложено эту службу создать и взять под свое руководство. Я с энтузиазмом взялся за дело. Только-только мы начали что-то выстраивать, как Советский Союз прекратил существование. И работу по созданию президентского протокола мы продолжили уже при Ельцине. Был издан указ о единой протокольной практике в России. В нем было расписано, кто за что отвечает. Появилось протокольное старшинство. Возникли протокольные службы в министерствах и ведомствах. Я благодарен судьбе за то, что на стыке эпох мне выпала эта работа. Я добивался, чтобы протокол уважали. И добился.
— Наверное, добились не до конца. «Не так сели». Помните?
— Ну, еще бы не помнить! Хотя сели они тогда именно так, как положено, уж вы мне поверьте. За рассадку отвечал я, и она была правильной.
— Это пахнет сенсацией. Почему же Ельцин сказал «не так сели» и, выдержав театральную паузу, с нажимом произнес: «Степашин — первый зам. Пересядьте»?
— Ну, возможно, ему хотелось публично «приподнять» Сергея Вадимовича, подчеркнуть его политический вес. Вскоре после этого случая Сергей Вадимович был назначен премьером.
— Тогда объясните, в чем состояла правильная рассадка?
— Она состояла в том, что на месте, куда Борис Николаевич пересадил Степашина, сначала сидел Андрей Логинов, начальник президентского Управления по вопросам внутренней политики.
— А почему он сидел по левую руку от президента?
— Потому что проходило заседание оргкомитета по встрече третьего тысячелетия. Логинов был ответственным секретарем этого оргкомитета, и в данном качестве ему надлежало сидеть рядом с главой государства.
— Личность президента, особенности его характера, привычки или, скажем, внезапная смена настроения — все это кладет отпечаток на протокол, заставляет подчас отступать от канона?
— Конечно. Борис Николаевич, например, не любил длинных переговоров. А вот при Михаиле Сергеевиче переговоры могли затягиваться. Но если мы с Борисом Николаевичем составляли программу, передо мной ставилась задача: стараться за рамки этой программы не выходить. С Ельциным мы даже договаривались: если переговоры затягиваются, я должен войти и со значением показать на часы. Ни одна протокольная служба не брала на себя такую смелость. А я заходил.
— В момент беседы первых лиц?
— Да, в момент беседы первых лиц. Заходил, давал сигнал. Если Борис Николаевич не реагировал на мое появление, значит, готов был продолжать беседу. А если ему хотелось закончить переговоры, он изображал на лице крайнюю досаду и, показав собеседнику на меня, в сердцах восклицал: «Протокол! Как же он надоел! Ну что с ним сделаешь…» Он понимал, что если мы составили поминутно расписанную программу, то превышение лимита времени на одном мероприятии влечет за собой опоздание на другое, третье, четвертое… Это как домино. Раз — и все валится.
— Ельцин не любил опаздывать?
— Не любил. Был чрезвычайно пунктуален. И очень огорчался, когда другие вели себя расхлябанно.
— А главы государств, иностранные премьер-министры на встречу с Ельциным опаздывали?
— Случалось. Однажды Клинтон заставил себя ждать. Я ему говорю: «Господин Клинтон, время. Я вас прошу…» А он идет неспеша, спокойно, вразвалочку, с корреспондентами на ходу разговаривает. Или, помню, задерживались переговоры с Хасимото. Вы, наверное, знаете, что он очень любил фотографировать. Борис Николаевич говорит: «Вот он сейчас придет, и я его сфотографирую». Дали Ельцину фотоаппарат, а Хасимото нет и нет. Тогда Борис Николаевич возьми да скажи во весь голос: «Все, больше не ждем, уходим!» А там стояли ребята из протокольной службы Хасимото. Они всполошились, забегали… Ну потом мы все это в шутку обратили. Борис Николаевич очень волновался, когда опаздывал кто-то из иностранных гостей, прибывавших в Кремль. Спрашивал: «Ну почему он опаздывает?» Я отвечал: «Он уже въехал в Кремль. С минуты на минуту будет здесь». — «А может, мы виноваты? Может, машину не вовремя подали?» В таких случаях он сразу интересовался, нет ли тут нашей вины. При подготовке визитов мелочей не бывает.
— Какие протокольные традиции были заложены в период правления Ельцина?
— Ну, например, встречи «без галстуков».
— Это сам Ельцин придумал?
— Его к этому Гельмут Коль подтолкнул. После неформального общения с Колем появилась традиция выбираться за пределы Кремля, встречаться в загородной резиденции, выходить на лоно природы. Встречи «без галстуков» дают возможность, не тратя много времени на официальные процедуры, посидеть у камина, у костра и поговорить не только о мировых проблемах, но и просто о жизни. Подобные встречи способствуют человеческому сближению лидеров. После такого сближения легче решать и мировые проблемы.
— Со службой протокола какого государства вам было труднее всего договариваться?
— Всегда очень жесткими были французские протоколисты, переговоры с ними давались нам нелегко. Теперь представьте ситуацию: 1995 год, Россия празднует 50-летие Победы. Приезжает тяжелобольной Миттеран. Ребята из французской службы протокола приходят ко мне: «Президент плох. Его передвижения очень ограничены. Он не может туда, он не может сюда…» Я говорю: «Забудьте об этом. На руках будем носить, если потребуется». И вот торжественный прием во Дворце съездов. На каждое выступление отводится по пять — семь минут. Выступает Миттеран. Говорит пятнадцать минут, двадцать, двадцать пять… Зал слушает, не шелохнувшись, только протокольная служба поначалу дернулась. И только позже мы поняли: в Москву приехали 67 делегаций, и, пользуясь таким случаем, Франсуа Миттеран как бы прощался со всеми. Он говорил тридцать семь минут. В тот же день отбыл во Францию. А через некоторое время мы поехали на его похороны.
— В советские времена по расстановке вождей на Мавзолее страна пыталась вычислить, кто в фаворе, а кто в опале. А теперь? По тому, кто где сидит или стоит на официальных мероприятиях, можно делать далеко идущие выводы?
— Начну с того, что и раньше делать такие выводы было опрометчиво. Давайте обратимся к кино- и телеархивам, взглянем на первые полосы советских газет. Мы увидим четкую иерархию. Сначала генсек, затем второй секретарь (это была неофициальная должность), следом идут по алфавиту члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро, потом по алфавиту — секретари ЦК. И все! Был установленный порядок. Каждый знал свое место. А сегодня существует протокольное старшинство. Это официально утвержденная иерархия. Согласно ей и рассаживаются люди, входящие в руководство страны. Судить о твоих карьерных перспективах по тому, с кем ты рядом сидишь, к примеру на правительственном концерте, это просто смешно.
— Как вы думаете, почему Ельцин взял вас в свою команду? Вы ведь до распада СССР руководили протокольной службой Горбачева, с которым у Ельцина были не лучшие отношения?
— Не знаю, почему. Это надо было спрашивать у Бориса Николаевича.
— Вы не спрашивали?
— Нет. Но в беседе со мной он однажды сказал: «Я в вас не ошибся». И когда в 1999 году Ельцин уходил в отставку, он меня спросил: «Вы останетесь со мной?» Я ответил: «Да, Борис Николаевич, если я вам нужен, я останусь». Потом я встречался один на один с Владимиром Владимировичем, и он мне сказал: «Даю вам поручение. Займитесь обеспечением жизнедеятельности первого президента». Должен заметить, уход Ельцина в отставку положил начало новой традиции. Как было с Хрущевым? Все годы после того, как его сместили с поста, он находился в полной изоляции, можно сказать, под домашним арестом, даже имя его не упоминалось. Остальные наши вожди уходили под траурные мелодии на Красной площади. А с Ельциным получилось иначе. Он остался публичной фигурой. Много путешествовал по миру, встречался со старыми друзьями. Мы с ним были в гостях и у Хасимото, и у Ширака, и у Коля. Ездили по стране. Посещали СНГ.
— В каком статусе вы работали с Ельциным после его ухода из Кремля?
— В статусе советника президента России. В этом статусе я и сейчас нахожусь.
— Что дает вам этот статус?
— Он дает возможность на государственном уровне воспитывать в обществе цивилизованное отношение к людям, стоявшим когда-то во главе страны. Возьмите Соединенные Штаты Америки. Сегодня там двенадцать президентских центров. Есть даже Центр Никсона, потерявшего свой пост после Уотергейта, — приходи, изучай, как это было. Я ознакомился с работой трех президентских центров — Рейгана, Буша-старшего и Клинтона. По результатам поездки мной была подготовлена записка, в которой я обосновал необходимость таких центров и у нас в России. Мое предложение получило поддержку, и был принят Закон «О центрах исторического наследия президентов Российской Федерации, прекративших исполнение своих полномочий». Сейчас я занимаюсь созданием Центра первого президента РФ Б. Н. Ельцина, который будет находиться в Екатеринбурге.
— Как вы относитесь к тому, что эпоху Ельцина теперь называют не иначе как «лихие девяностые»?
— Да, кое-кто считает, что современная история России началась только теперь. Мол, все, что ныне делается, это все впервые. Прежде чем так говорить, внимательно и беспристрастно изучите период девяностых. Да, были проколы, были ошибки. Но многое из того, что сегодня получает развитие, закладывалось именно тогда. Обратите внимание на выступления первых лиц нашего государства, и вы поймете, что никто из них не принижает значения той эпохи и заслуг первого президента России.
— Находясь на пенсии, Ельцин в частных беседах комментировал происходящее в России и в мире?
— Почему только в частных? Он иногда и публично высказывался. Например, об отношениях с Белоруссией, о создании Союзного государства. Но он постепенно отходил от активной политической деятельности, и делал это совершенно сознательно: не хотел мешать новому руководству. Конечно, он переживал. Что-то ему нравилось, а что-то — нет.
— Чему он радовался в последний год своей жизни, а что его тревожило?
— Его радовало, что страна пошла на подъем, появились валютные накопления. А огорчала непродуманная монетизация льгот. Он говорил: «Что же они делают? Нельзя так обращаться со стариками». Еще он очень тяжело переживал натовское приближение к российским границам.
— Отношения с семьей Ельцина у вас сохраняются?
— Да.
— Часто видитесь?
— Очень часто. Потому что на всех мероприятиях, куда приглашают Наину Иосифовну, я стараюсь быть с ней.
— Забота о семье Ельцина остается вашей обязанностью?
— Это не обязанность. Это моя душа. Я не могу ее оставить.
— Протокол празднования вашего юбилея вами уже расписан?
— Никакого особого празднования я не планирую.
— Но официальная-то часть будет, наверное, как же без нее?
— Про официальную часть мне ничего не известно. Официальная часть определяется не мной. Что касается меня, то я просто соберу друзей. Посидим, поговорим. Нам есть что вспомнить».
Автор: Валерий Выжутович, политический обозреватель
Опубликовано в Российской газете от 9 февраля 2009 г.
